Что предназначено тебе… Книга вторая

1

Страна, куда Доминико привёз Стефано, была краем бескрайних расстояний и резко меняющегося ландшафта. На востоке тянулись горные массивы Катена ди Вулкани и Сьерра-Неви, на западе — скалистая цепь Креста ди Роцца, отделявший просторную зеленую долину посреди гор от берега залива. На севере, как и на юге, скалы Креста ди Роцца сливались, отрезая плато Ларго, где расположилась вилла Таскони, от остального материка. На востоке от виллы к облакам возносились пики Сьерра-Неви, напоминавшие Стефано огромные сахарные головы из гранита. Кое-где скалы уступали место широким плоскогорьям без признаков жизни. Эти угрюмые территории не могли похвастаться ни плодородной почвой, ни быстрыми ручьями, и переселенцы избегали их. Севернее же её располагалась полоса земли около двухсот пятидесяти миль между заливом Голфо ди Онде Гриджи и Сьерра-Неви. Мир этот был переполнен тем, чего Стефано не видел раньше никогда. Здесь смотрели в небо каменистые вершины, одетые пелеринами нетающих снегов, бескрайние луга, пестреющие дикими цветами; волшебные озёра, в водах которых отражались корабельные сосны, стоящие по берегам, и такие высокие деревья, каких он не видел никогда — Доминико сказал, что они называются секвойи; тесные расщелины, бегущие вдоль скал, и покрытые лесами долины. Пологие холмы, леса самых крупных и самых старых деревьев из тех, что Стефано видел когда-нибудь. Жаркие пустыни, усеянные кактусами, и отвесные склоны, с которых реки водопадами падали в бурные ледяные воды Голфо ди Онде Гриджи. Пляжи золотого песка, тихие реки с прозрачными водами и бурные потоки, в которых поблёскивали золотыми чешуйками загадочные мшистые камни. И всё это великолепие там, за стеклянной стеной, оставалось для него неприступным и неприкосновенным, потому что Стефано не мог покинуть дом.

Этот нелепый и несвоевременный поцелуй только подлил масла в огонь.

Больше Таскони не приближался к нему и своих угроз («Или всё-таки обещаний?» — с лёгким расстройством думал Стефано) не выполнял.

Он целыми днями сидел у себя в кабинете или в спальне, вполголоса разговаривая с кем-то — видимо, раздавал указания своим людям на станции. Стефано не пытался подходить к нему в такие часы — в первую очередь потому, что не хотел касаться того, чем занимался Доминико в рабочее время. Услышать какие-либо приказы о том, чтобы убить кого-то или что-то ещё в этом духе, означало бы принять на себя ответственность за то, что он не делает ничего. А мысли о собственной беспомощности и так как никогда терзали его.

Стефано по-прежнему ощущал, что Доминико — преступник, и по всей разумной логике он, как полицейский, должен сделать всё, чтобы усадить того в тюрьму.

«А кто сделал что-то, чтобы вытащить из тюрьмы тебя? — тут же всплывал в его голове вопрос. — Кто засадил убийц Джессики или убийц Габино?» «Никто», — тут же приходил ответ. Никому, кроме него самого, не была нужна эта месть, а он — после трёх месяцев в камере предварительного заключения — уже сам не знал, чего хотел.

Доминико не вызывал ненависти — только чувство долга тревожаще шевелило хвостом у него в груди. Но усталость была сильней, и по большому счёту на любые моральные принципы в эти дни Стефано было наплевать.

Он сам много спал, восстанавливая силы после заключения. Раз в три дня его посещал врач — уже не тот, что проводил осмотр в звездолёте, а более молодой. Никаких комментариев состоянию Стефано он не давал — только выписывал один рецепт за другим — через копирку, отдавая одну копию Доминико, а другую — суровому аборигену, который охранял Стефано чаще всего.

В остальное время Стефано сходил с ума от скуки. Из дома Доминико его по-прежнему не выпускал, к себе не вызывал. В доме же развлечений было немного — несколько книг на каноническом итальянском, который Стефано настолько резал глаз, что было практически невозможно читать, и телевизор, который принимал два канала — новостной и канал «Спорт». Последний его немного развлекал в первые дни, но уже к концу недели от бесконечных повторов бейсбольных матчей у Стефано рябило в глазах.

В конце второй недели он выучил всю охрану по именам. Аборигена звали Густав, и он, судя по обрывкам разговоров, которые успел уловить Стефано, работал у Доминико уже десятый год.

Второго из охранников, который почти всегда стоял у входа в комнату, где находился в тот момент Доминико, звали Джанни, и он был чистокровным корсиканцем.

Ни тот, ни другой заводить со Стефано дружбу или хоть какое-то её подобие не спешили. Оба походили на каменных истуканов, и это, пожалуй, больше всего отличало их от остальной прислуги в доме.

Остальные сопровождавшие Доминико, если не считать двоих его приближённых, которые почти сразу же покинули виллу — Мариано и Лоренцо — были весьма говорливы и большую часть времени проводили за азартными играми в выделенных для них подсобках. Туда Стефано ход тоже был закрыт.

Прислуга — кухарка и две горничных — тоже любила поболтать, но их навязчивое внимание только раздражало Стефано, мгновенно возвращая его к мыслям о Джессике, которых он как мог старался избежать.

В итоге всё время, когда он не был занят сном или не говорил с врачом, Стефано просто шатался по дому, разглядывал стоявшие на полках немногочисленные статуэтки — лишних предметов в доме вообще было немного, и самое значительное место среди них занимал стенд с наградами, на каждой из которых читалось имя «Пьетро Таскони». Комната на третьем этаже всегда была закрыта, на втором, кроме них с Доминико, тоже не было никого, так что кому предназначалась третья спальня — Стефано не знал.

В конце концов скука настолько измотала его, что он стал уже мечтать о том, чтобы Доминико позвал его к себе или хоть как-нибудь выразил свой интерес. Всё в доме носило незримый след прикосновения его рук — и не имея другой пищи для ума, Стефано стал пытаться вычислить что-нибудь о характере корсиканца по тем предметам, которые окружали его.

Доминико, однако, оставался загадкой, как Стефано ни силился её разгадать. А то, что корсиканец занимает его мысли чуть больше, чем целиком, через некоторое время он стал замечать и сам.

Как-то после полудня — обедали они с Доминико тоже порознь: каждому еду приносили туда, где он находился в этот момент — Стефано хотел было спуститься на самую нижнюю из террас, но остановился, заметив, что комната в спальню Доминико приоткрыта, и оттуда, как и практически всегда, слышатся голоса. Охранника, вопреки обыкновению, не было.

Он поколебался секунду, но любопытство довольно быстро взяло над сознательностью верх, и Стефано, прислонившись к стене, стал слушать, о чём идёт разговор.

— Нет, нет и нет, Горацио. Я уже сказал — с Аргайлами мы не будем торговать.

— На сегодняшний день это один из самых больших скупщиков…

— Мне всё равно. Я всё уже сказал.

— Дон Таскони, мы не можем так ограничивать себя. Корсика мало заинтересована в перелётах по Ветрам сейчас. Плациус идёт не очень хорошо.

— Мы давно уже решили этот вопрос. Ты знаешь, как обработать его, чтобы он шёл хорошо.

Невидимый Горацио испустил вздох.

— В том-то и проблема, капо. Пудра теряет спрос. После того, как были открыты двадцать миров, в казино снова появился опиум… Какой-то новый сорт.

— И вы не можете решить этот вопрос? — поинтересовался Доминико, и в голосе его мелькнула злость.

— Как?! Мы же не можем уничтожить всех поставщиков. В Манахате всё останется по-прежнему, но нас — и вас тоже — интересует не только она, разве не так?

Доминико некоторое время молчал.

— Раскрутите его. Вы что, только и умеете, что убивать?

— Что вы предлагаете?

— Не знаю… может, какой-нибудь известный музыкант? Устройте ему передоз?..

Теперь Горацио не отвечал.

— Мы поищем подходящего кандидата, — сказал наконец он и, судя по звуку гудков, нажал отбой.

Стефано стоял ещё несколько секунд, пропитывая сознание тем, что услышал только что. Таскони было даже немного жаль — он был своего рода реликтом, и карьера его, похоже, достигла максимальной точки.

Стефано ругнулся вполголоса — жалеть мафиози за то, что у того плохо уходит наркота — это был уже перебор.

И тут же из комнаты раздалось насторожённое:

— Кто здесь?

Если Стефано и колебался, то не больше секунды. Он решительно шагнул внутрь и остановился в нескольких метрах от сидевшего на диване капо.

Всего таких диванчиков в его спальне было два — и между ними стоял накрытый прозрачной столешницей стол. Доминико как раз убирал с него ноутбук.

Стефано облизнул губы и сделал шаг вперёд.

Доминико смотрел на него равнодушно и выжидающе, и тогда Стефано произнёс:

— Ты ничего не хочешь от меня?

Доминико поднял бровь.

— Что я должен хотеть?

— Брось, Таскони. Зачем ты меня сюда приволок, если я совсем не интересую тебя?

Таскони не ответил ничего. Стефано заметил, что он подстригся, и хотя не растерял прежний лоск, но стал выглядеть немного проще — и, пожалуй, старше на несколько лет. Он был небрит — но абсолютно точно не от того, что не следил за собой, а просто потому что так хотел. Даже здесь, на глухой земле, где почти что не было людей, на нём был чёрный костюм, рубашка и галстук — и эта сбруя внезапно разозлила Стефано, он сам не знал почему.

— Может, прикажешь, чтобы я тебе отсосал? — спросил наконец он.

Доминико сильнее изогнул бровь, и на губах его заиграла усмешка.

— А ты бы этого хотел?

Стефано скрипнул зубами и промолчал.

— Иди сюда, — подумав, сказал Доминико, — сядь напротив меня.

Стефано подошёл и сел на противоположный диван.

— Ещё ближе, — жёстче приказал Доминико, и по венам Стефано пробежал знакомый огонь.

Он поднялся и, обогнув стол, ненадолго остановился, пытаясь решить, чего конкретно от него хотят. Доминико не дождался — поймал его за руку и дёрнул на себя, так что Стефано пришлось опереться коленом на диван, чтобы не упасть. Теперь до него дошло.

Он поставил на диван другое колено — так что оказался сидящим над Доминико почти что верхом на нём.

Ладони Доминико скользнули по его бёдрам, вызывая к жизни новую волну огня.

Было странно. Стефано немного пошевелился, привыкая. Он никогда и ни с кем не оказывался лицом к лицу вот так. Так могла бы сидеть Джессика — если бы он разрешил ей, но не он сам.

Руки Доминико, помяв слегка его ягодицы, обтянутые джинсами, двинулись назад и забрались под футболку, которая была у Стефано на плечах. Пробежались кончиками пальцев по его спине, так что у Стефано потемнело в глазах.

— Что мне сделать? — глухо спросил он, подаваясь навстречу этим рукам и слегка покачивая бёдрами вперёд, так чтобы членом ощутить твёрдый бугор у Доминико в штанах.

— Что бы ты хотел? — так же глухо спросил корсиканец, продолжая поглаживать его. Глаза его потемнели, радужку почти целиком закрыли чёрные, как и его волосы, зрачки.

Стефано наклонился. Он отлично знал, чего хотел — продолжить тот поцелуй, который так и не достался ему до конца. Тогда, в прошлый раз, Таскони только лишь скользнул языком по его губам, оставив их гореть как свежий ожог.