Позволь тебя не разлюбить

Пролог

— Мама, а почему мальчик плачет? — повернулась моя малышка.

— Не знаю, Анфис, — перехватила я руку дочери.

Сердце сжалось.

Мальчишка лет пяти, стоял один за металлической коробкой автобусной остановки и горько, тихо, по-мужски плакал. Смахивал скупые слёзы, вытирал о себя руку и скорбно вздыхал.

На остановке, куда мы пришли после прогулки по парку, стояла целая толпа народа, у палатки с разливным квасом — очередь, но мальчик прятался за пустые кеги — не хотел, чтобы видели его слёзы. Такой маленький, а уже настоящий мужчина.

Как ни тянуло подойти, обнять, утешить, я сдержала порыв. Остановилась поодаль, погладила по голове прильнувшую дочь, уважая право человека горевать в одиночестве, каким бы маленьким он ни был, готовая прийти на помощь, если вдруг понадобится.

Однако сердобольные нашлись.

— Малыш, а где твоя мама? — увидев мальчика, направилась к нему тётка, что подошла следом за нами. Потянула за руку, когда он упрямо отвернулся. — Женщины, чей ребёнок? — спросила громко, когда мальчишка вырвался.

Народ на остановке стал оглядываться, пожимать плечами.

— Нет, ну это же ненормально, такой маленький ребёнок и один, — возмутилась она.

— Да где эта кукушка, в конце концов? — столь же эмоционально воскликнул мужчина, что пришёл вместе с ней, обращаясь к женщине, торговавшей квасом.

Та отсчитывала сдачу и лишь вяло кивнула.

Увидев испуганный взгляд, я инстинктивно шагнула ближе к мальчику, чтобы защитить его от этой парочки. Конечно, вид одиноко плачущего ребёнка мало кого мог оставить равнодушным, но люди реагировали по-разному, а эти двое возмущались и нервничали, чем только пугали ребёнка.

Он тревожно оглянулся, готовый сбежать, когда из-за моей спины раздался мужской голос.

— Эй, ты чего? — обогнул меня мужчина, присел на корточки, заглянул мальчишке в лицо. — Ревёшь, что ли?

Ребёнок порывисто его обнял и разрыдался пуще прежнего.

— Ну-у, ты это заканчивай, — мужчина погладил его по спине, обхватив большой ладонью светлую головёнку, прижал к себе. Он и сам был немаленький: высоченный, широкоплечий. — Я же сказал: сейчас вернусь.

Мальчишка вытер слёзы, рвано вздохнул:

— Я думав, ты тоже потерявся.

— Не дождёшься, — взъерошил его непослушные волосы мужчина. — И Снежка найдём.

— А, так это отец, — сказал кто-то. — Ну явился, и слава богу!

Подошёл автобус, люди заторопились по своим делам, и только я застыла, как вкопанная.

Андрей? Не верила я глазам.

Не может быть.

То есть, конечно, это могло быть. То, что он вычеркнул меня из своей жизни, то, что я думала, никогда его больше не увижу, не значит, что его нет. Но что мы встретимся, так… здесь…

— Мама! Ма-а-ам! — дёргала меня дочь, пытаясь освободиться. — Мне больно!

— Прости. Прости, малыш, — разжала я непроизвольно стиснутую руку.

— Вы вообще в своём уме, оставить маленького ребёнка одного на улице? — возмущалась всё та же агрессивная тётка.

— Слышь, я разве лезу в воспитание ваших детей? — развернулся тот, кого здесь не должно быть. Знакомо откинул с лица непослушные светлые кудри, словно выгоревшие на солнце.

Я невольно сглотнула. А он скользнул по мне взглядом, как по пустому месту, и свирепо уставился на неугомонную пару. В том, что он готов порвать любого за своего ребёнка, можно было не сомневаться.

— И вы не лезьте, куда не просят, — сказал он и добавил: — Пожалуйста.

Женщина что-то возмущённо пробубнила и, дёрнув своего спутника, поспешно затопала к остановке. Автобус забрал пассажиров и отъехал.

А я продолжала стоять, очумело глядя то на Андрея, то на его сынишку.

Его сыну примерно столько же, сколько моей Анфисе, около пяти. И он… хотела бы я сказать: похож на отца, но нет, в отличие от моей девочки. Это у неё волосы с тем же солнечным отливом. Это его зелёные глаза она унаследовала от человека, что теперь… смотрел на меня этими зелёными глазами с золотыми искорками на радужке и словно видел в первый раз.

— Простите, вы, случайно, не заметили, тут не пробегала белая собачонка? Щенок. То есть на самом деле он белый, только сейчас очень грязный, поэтому, наверное, больше похож на… — он запнулся, всматриваясь в моё лицо. Сердце пропустило удар… Но ничего не произошло. — На грязного белого щенка, — улыбнулся мужчина, которого я когда-то звала «мой король», потёр виски и сжал зубы, словно у него резко и невыносимо заболела голова.

— Пап, — испуганно вцепился в него мальчишка.

— Всё в порядке, — успокоил он сына. — Простите… Что вы сказали?

На самом деле я ничего не сказала.

— Нет, — покачала я головой. — К сожалению, щенка я не видела.

Он понимающе кивнул.

— Мам! Мама, — потянула меня за руку Анфиса.

— Что, милая? — наклонилась я.

— Я видела белую собачку, — громко зашептала она. — Белую, но очень грязную.

— Где? — присел перед ней на корточки Андрей Кирсанов.

По крайней мере, до того, как он исчез шесть лет назад и попросил его не искать, его звали именно так.

— Там, — показала дочь в сторону, откуда мы только что пришли.

Кирсанов посмотрел на меня вопросительно, а его сын с такой надеждой, что я просто не могла отказать.

— Ну, пойдём, покажешь, — согласилась я.

— Она была вон там, в кустах, — уверенно сказала Анфиса мальчишке, и они побежали впереди. Мы за ними едва успевали.

— Вот там, — показывала она, заглядывая под стриженые кусты. — Она там что-то копала, а потом побежала вон туда.

По крайней мере, теперь я поняла, почему моя девочка остановилась и на что засмотрелась, когда я, разговаривая по телефону, потянула её за руку. С высоты своего роста дети всё же видят мир совсем не таким, как взрослые, невольно подумала я.

— Туда? — спросил Андрей, показывая на дыру в сетке-рабице.

Забор отделял парк от старого здания, что, видимо, начали реставрировать, огородили лесами и бросили: строительные леса покосились, участок зарос травой.

Анфиса подтвердила.

— Ну что ж, — обречённо вздохнул Андрей Кирсанов, а может, мужчина, сильно на него похожий, — в подвал я сегодня уже спускался, по помойке лазил, почему бы не посетить заброшенную стройку.

— Я с тобой! — уверенно ринулся к дыре мальчишка.

— Э, нет! — поднял он сына и поставил возле меня. — Ты побудешь здесь. Мало ли что там. Присмотрите за ним?

Я кинула. Словно у меня был выбор.

— Обещаешь не плакать? — спросил его отец.

Мальчик смущённо, но уверенно кивнул.

Я подняла повыше оторванную рабицу, чтобы удобнее было лезть.

— Стой! — крикнула я. Острая проволока зацепилась за его рубашку. Поздно!

— От чёрт! — выругался он, услышав, как затрещала ткань.

А в меня словно выстрелили.

Я уже успела подумать: может, это не он. Может, кто-то очень похожий на него, а моё буйное воображение дорисовало схожесть, которой на самом деле нет. И пострижен он был не так, как шесть лет назад, и выглядел не так, но его «от чёрт!». Не «вот, чёрт!», не «о чёрт!», не просто «чёрт!», а именно с «от», почти не оставляло вариантов.

Осталось только…

У Андрея на запястье была татуировка. В виде двух ласточек.

Ласточки значат: верность, ценность семьи. Они символ домашнего очага, где всегда тебя ждут.

Я точно знала, ведь у меня была такая же.

Сердце билось как сумасшедшее, когда, отцепив ткань от проволоки, я смотрела, как он закатывает рукава рубашки.

Они всё ещё были там — наши ласточки.

Клятва, что мы никогда не расстанемся.

Закрыв глаза, я вдохнула его запах. И едва устояла на ногах.

Все эти годы я думала, что он меня бросил. Использовал, а когда во мне отпала необходимость, вычеркнул за ненадобностью и вернулся в свою жизнь. Просто наврал с три короба (это было несложно, я всему поверила), развлёкся с глупой девчонкой и забыл. Что ещё я могла подумать, когда он так и не вернулся?

Но забыть настолько, что даже не узнал?

Я так мало значила в твоей жизни, что даже не осталась в памяти? — рвалось из груди.

— Подожди, я подержу, — сказали губы.

Я потянула вверх сетку. За ней слышался многоголосый собачий лай.

Мы остались наблюдать, как большой, высокий дядя, согнувшись в три погибели, осторожно крадётся по стройке.

Дети встали на цыпочки, из-за высокой травы пытаясь разглядеть, что происходит.

— Снежок! — радостно закричал мальчик, увидев чумазого щенка. Повернулся к Анфисе, потом ко мне. — Он там! Он нашовся! Папа, он там! — закричал он отцу. — Снежок!

Но, помахивая колечком хвоста, Снежок и не думал откликаться.

Вместе с другими собаками, щенок самозабвенно лаял на кота, что сидел на старых лесах.

— Он жи справився, да? — волновался мальчик. — Он жи его заберёв?

— Конечно, — уверенно заявила я, хотя совсем не была уверена, то эта разношёрстная стая собак, что загнала на стену из разрушенной кладки кота, не перекинется на более доступную мишень.

— Снежок! Снежок! — позвал Кирсанов. Тихонько засвистел.

Мы замерли. Собаки, как по команде замолчали и повернули головы. Но ненадолго. Снова принялись лаять на стену.

Отдать должное коту, тот взирал на них сверху с презрительным равнодушием.

Отдать должное Кирсанову, он не стал долго упрашивать. Просто прошёл между собак, подхватил на руки щенка. Потом подумал, подхватил на руки кота и со всей силы рванул к дыре.

— Быстрей! Быстрей! — кричали дети.

И их герой не подкачал.

Как заправский вратарь, упал, подогнув колено, и въехал в дыру по скользкой зелени травы почти лёжа, прижимая к груди спасённых животинок.

Схватил мою протянутую руку, что затянула его на нашу сторону забора.

Я прижала сетку в земле, привалив валявшимся тут же обломком бетонного блока, закрыла дыру, и мы побежали.

Собаки громко лаяли нам вслед из-за забора, но нас уже было не догнать.

— Надо сказать, из нас вышла отличная команда, — переводя дыхание, сказал Кирсанов и вручил сыну щенка. — Держи свою пропажу. Взяли на свою голову погулять у соседки, — пояснил он мне. — И в итоге полдня его разыскивали.

— Снежок, — тискал пса мальчишка.

Щенок радостно лизал его в лицо. Анфиса радостно хлопала в ладоши подпрыгивая.

— А это, видимо, мне? — улыбнулась я, когда спасатель животных вручил мне кота.

Кирсанов неожиданно замер, глядя на меня.

Это длилось так долго, что я подумала: он меня узнал.

Но потом снова мучительно сжал виски и скривился от боли.

— Да, чёрт побери! — выругался он. — Простите. Так часто приступов у меня давно не было. — Он вымученно улыбнулся, кивнул на кота: — Видимо, да, вам.

И стал отряхивать грязь.

— Мама, давай заберём котика домой, — тянула за руку Анфиса.

— Нет, моя хорошая, — присела я, ставя на землю беглеца. — Видишь, на нём ошейник, значит, у него есть дом, где его ждут, он просто вышел погулять.

— Но он же найдёт дорогу?

— Конечно.

И, словно подтверждая мои слова, кот уверенно побежал в одному ему известном направлении.

— Боюсь, это не поможет, — сказала я Кирсанову. Он тщетно старался отскрести со светлых брюк зелень. — Трава очень плохо отстирывается. И рубашку тоже придётся выкинуть, — сунула я пальцы в прореху, демонстрируя дыру на боку.

— Ну что ж, выкинуть так выкинуть, — развёл он руками и представился: — Андрей. Андрей Кирсанов. А это Макс — мой сын.