Ты моя свобода

Глава 1

Ассоль

— Я хочу тебе кое-что показать.

Когда Руна так говорит, мне хочется зажмуриться. Ее секреты могут дорого мне обойтись. К сожалению, отказаться не возможно. Только Меннерс может сказать «нет» своей дочери. И не потому, что она его единственный ребенок и любимица. Это вопрос принципа, а принципы Меннерса обходятся всем, кто хоть как-то от него зависит, еще дороже.

Она берет меня за руку и ведет к лифту в конце коридора. Красная лампочка загорается, когда она нажимает на кнопку. Мы стоим, почти касаясь друг друга подолами платьев, наши фигуры отражаются в отполированной стали дверей.

Нас можно принять за близнецов. У нас одинаковый рос и вес, и, благодаря краске «Пепельный блонд» от Эстель де Люкс, одинаковый цвет волос. Только она полностью натуральная, а я подделка. На самом деле, мои волосы напоминают цветом красное дерево, так что посещение мастера из салона красоты раз в две недели — обязательное условие моего контракта. Каждая калория в моем меню точно рассчитана, и я, наверное, должна благодарить Вселенную, что Руна унаследовала широкую кость своего отца, иначе меня заморили бы голодом. При всех ее усилиях сбросить вес, моя грудь меньше, а бедра уже, однако, в этих вечерних платьях с их пышными юбками разница практически не заметна.

Мелодичный звонок сообщает о прибытии лифта. Двери открываются, и Руна снова дергает меня за руку:

— Идем.

Мы дружно делаем шаг внутрь. Я смотрю на свои часы, это не усыпанные бриллиантами Пармиджиани, но очень хорошая подделка:

— Мы опоздаем.

Ее палец с идеальным маникюром скользит по панели с кнопками:

— Подождут.

— Твой отец будет недоволен.

Я не хочу злить Хэма Меннерса. Конечно, он и пальцем меня не тронет, но, честное слово, лучше бы избил до полусмерти.

Руна морщит нос:

— Я вообще не хочу никуда ехать.

Я стараюсь придать моему голосу бодрое звучание:

— Но сегодня твоя помолвка.

— Вот именно. — Она вздыхает, затем смотрит мне в глаза: — Я не хочу выходить за Леона Ганувера.

У меня нет ответа, тем более оптимистичного. Я не знаю Леона, и она тоже. Брак заключают две семьи — Гануверы и Меннерсы. Оба клана составили первичный капитал на контрабанде, но вложили его в разные проекты. Гануверы прибрали к рукам оружейный завод, а Меннерс начал скупать земельные участки вдоль береговой линии в своей родной Каперне. Когда на противоположной стороне Адриатики грянула война, они с удвоенной энергией приступили к эвакуации части населения нескольких стран, по непонятным мне причинам признанного «недолюдьми». Рейхсмаркам, лирам и франкам Меннерс не доверял, так что беглецы платили драгоценностями и предметами искусства. По слухам, не все из этих богатых изгнанников достигли безопасных берегов Иллирии. Зато теперь стены Палаццо Меннерс украшали Дега, Ренуар и даже Боттичелли.

Лифт останавливается в подвале, где находится гараж, но Руна не торопится выходить. Она нажимает на панели несколько кнопок, двери снова закрываются, и мы спускаемся еще ниже. Под гаражом есть еще один этаж. Мы выходим в короткий коридор. Срабатывают невидимые датчики, и включается голубоватый верхний свет. Здесь прохладно, но воздух свежий, что указывает на добросовестно отрегулированную вентиляцию. Наши высокие каблуки цокают по полу, пока мы идем к массивной железной двери с похожей на корабельный штурвал ручкой. Я видела такие двери в кино про грабителей банков.

Руна снова набирает код на настенной панели. Я по привычке запоминаю числа. Это просто, надо только подобрать слова взамен цифр. «Четыре серых паука в дырявой тюбетейке». Звучит нелепо, но забыть почти невозможно. Я не пойду в эту комнату одна, я не самоубийца. Просто привыкла все замечать, запоминать и делать вид, что ничего не знаю. Я с шестнадцати лет помню данные паспорта Руны, номера ее банковских счетов, почти всю ее телефонную книжку. Неделю назад ей исполнилось двадцать три года, я на шесть месяцев старше. Семь лет — достаточный срок для практики.

Поворот ручки на два часа, и дверь беззвучно открывается, только вместо металлических шкафов с рядами депозитных ячеек моему взору открывается просторная комната с мраморным полом и большими зеркалами.

— Вот, — она указывает на столб посреди комнаты, — смотри.

— Не надо, давай уйдем, — прошу я, но она уже на полпути.

Я осторожно оглядываюсь, затем вхожу и останавливаюсь рядом с ней.

В стеклянной витрине на вершине колонны лежит красный камень, такой огромный, что трудно поверить, будто он настоящий. Острые грани переливаются всеми оттенками красного, а в глубине клубится тьма.

— Сто двадцать каратов, — говорит Руна, изучая камень. — Меньше, чем в Рубине Черного принца. Но это настоящий рубин и уже ограненный. А в британской короне всего лишь отшлифованная шпинель. Говорят, что он когда-то принадлежал семье Грэев.

Ее презрительное «всего лишь» в адрес короны огромной империи звучало бы смешно, но этот идеальный камень действительно символизирует богатство и власть, доступные лишь единицам. И, как и все, чем владеет Меннерс, он запятнан кровью. Такие вещи невозможно купить ни за какие деньги, и я стараюсь не думать, как бывший трактирщик и контрабандист завладел этим сокровищем.

Все, что я знаю о Грэях, это их способность в течение веков вновь и вновь возрождаться из пепла. В небытие уходили или истощались величайшие династии — Каролинги, Плантагенеты, Лузиньяны — но Грэи, то падая, то снова возвышаясь, неуклонно передавали свое имя по мужской линии уже более полутора тысяч лет. Существует легенда, что силу их крови питает некий таинственный рубин.

Я смотрю на Руну почти с испугом:

— Зачем ты мне его показываешь?

— Не тебе, — ее тон холоден и безразличен. — Я хотела увидеть его до того, как Леон наденет мне кольцо на палец.

— Почему?

— Я хотела посмотреть, сколько я стою. — Она с ненавистью смотрит на алое чудо на черном бархате. — Вот почему Леон женится на мне.

Она отчасти права. Когда-то у Руны было два старших брата. Девять лет назад они погибли в море. Обстоятельства смерти не выяснены до сих пор. Таким образом, единственная дочь Меннерса стала наследницей всего его состояния и потеряла малейший шанс самой распоряжаться собственной жизнью.

Мы с Руной не подруги, но я не могу удержаться от желания утешить ее:

— Не думай так. Твой отец выбрал тебе мужа, способного защитить тебя. Он тебя любит. — Когда она раздраженно передергивает плечами, я добавляю: — Конечно, любит. Только по-своему. Иначе зачем бы он стал нанимать меня?

Она насмешливо поднимает бровь:

— Любит? Больше, чем свои деньги? Ты сама-то себя слышишь? — Руна поднимает подбородок и в этот момент становится странно похожей на своего отца: — Ну, ничего. Может быть, я когда-нибудь смогу рассчитаться с ним за всю его любовь и заботу.

Мне не нужно спрашивать, что она имеет ввиду. Руна ненавидит отца. Она всегда была для него лишь пешкой, и помолвка с Леоном Ганувером тому подтверждение. Просто она не может отказаться. Меннерс убьет ее, как он говорит, «из принципа». И неизвестно, что тогда станет со мной.

В коридоре раздается звук шагов. На меня накатывает паника. Нам нельзя было приходить сюда. Я слишком хорошо знаю, как отец Руны умеет наказывать за непослушание. По мере приближения шагов все мое тело деревенеет. Словно в ответ на мой страх в проеме возникает Меннерс собственной персоной. Смокинг идеально сидит на его жирной туше, жилет обтягивает круглый живот, крахмальный воротник сорочки подпирает второй подбородок. Никакие кольца и сапфировые запонки не могут отвлечь внимание от его красного лица и грубых рук с короткими толстыми пальцами. В любой одежде он остается тем, кем был тридцать лет назад — торгашом, вором и убийцей.

Я сглатываю комок в горле.

— Руна? — говорит он, и морщины между его бровями углубляются.

— Да? — Отвечаем мы одновременно.

С тех пор, как я подписала контракт с Меннерсом, все зовут меня Руной. Меня, как собаку, приучили автоматически реагировать на это имя. Его губы изгибаются в привычной улыбке, с которой он всегда смотрит на меня:

— Что вы здесь делаете, синьорины?

Руна смотрит на отца безмятежным взором:

— Я показывала Ассоль рубин.

Она лучше владеет собой, даже завидно. Как всегда, запах его одеколона вызывает у меня рвотный позыв. Я слегка приоткрываю губы, чтобы не дышать носом.

— Сейф под запретом, — он скрещивает руки за спиной, отчего его живот выпячивается еще больше. — Больше не приходи сюда без спроса.

Он не ждет ответа. Подразумевается, что прислуга, телохранители, жена, дочь и я слушаются его с первого слова. Внимательно осмотрев сначала Руну, затем меня, он удовлетворенно кивает:

— С таким макияжем вас не отличишь даже при самом ярком свете. Стилист не зря ест свой хлеб.

Сеньора Гринвальд действительно гений пудры и помады. В молодости она гримировала саму Марлен Дитрих и знает все об освещении, высоких скулах и безупречной коже. На самом деле, если присмотреться внимательнее, то можно заметить, что мои глаза чуть светлее, чем у Руны, а нос тоньше и подбородок круглее. Просто никому и никогда не удавалось подойти ко мне так близко. Я дублерша Руны Меннерс в фальшивых драгоценностях. Или приманка, если мой хозяин всерьез опасается покушения на жизнь его наследницы.

Слегка склонившись ко мне Меннерс спрашивает:

— Три правила?

Я отвечаю, не задумываясь:

— Не попадаться. Если попалась, продолжать играть свою роль.

— И?

— Тянуть время и ждать помощи.

— Умная девочка, — он гладит меня по щеке. — Ты знаешь, что будет, если ты нарушишь хоть одно из них.

Я закрываю глаза и киваю. Знаю. Слишком хорошо.

Его двойной подбородок трясется, когда он кивает Руне:

— Идем. Опоздание будет плохо воспринято.

Руна кладет руку на локоть отца и вместе с ним идет по коридору к лифту. Я следую за ними, отставая на один шаг. Ее телохранитель ждет у лифта, придерживая для нее дверь. Его присутствия словно не замечают. После того, как Меннерс застрелил Джино, мы обе стараемся максимально дистанцироваться от персонала. Так уж получилось, что ни у нее ни у меня нет другой компании. Мы не подруги, просто две девушки, заброшенные судьбой на одинокий остров посреди людского океана.

Мачеха Руны, Дигэ, ждет в холле в новой шубке из шиншиллы. Горничная подает нам с Руной пальто. На улице уже темно, а в это время года температура воздуха резко падает, как только заходит солнце. Затем нам подают клатчи. В моем должен лежать новенький телефон. После возвращения в Палаццо Меннерс, его заберут и уничтожат. Такие правила.

Дигэ поправляет колье на шее Руны:

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая.

Я так и не смогла определить, как она на самом деле относится к своей падчерице. Руна говорила, что Дигэ из кожи вон лезла, чтобы женить на себе Меннерса. Подозреваю, что она не раз уже пожалела о своем поступке.

Руна отталкивает ее руки и поворачивается ко мне:

— Ассоль… — она колеблется, словно пытается подобрать нужные слова.

Взгляд Дигэ скользит мимо меня. Для нее я что-то вроде прислуги, а прислуга невидима для людей такого уровня. Наше предназначение обеспечивать их комфорт, смиренно ждать распоряжений и как можно реже напоминать о своем существовании.