Неписанная любовь

Я несколько раз топаю ногами, и музыка совсем замолкает, когда я вхожу в гостиную.

— Я дома, — говорю я ей в спину.

Она поворачивается и смотрит на меня из-за дивана.

— Я думала, ты задержишься допоздна.

— Я передумал, — я сажусь на диван напротив нее.

— Тогда мне пора идти спать. Нико хотел, чтобы завтра перед школой я заехала на рынок и купила его подруге кексы на день рождения, — она поднимается со своего места и тянется к своему незаконченному нотному листу.

— Подожди. У тебя есть секунда?

— Конечно.

— Мне нужен твой совет.

Она показывает на себя.

— Мой?

— Да, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

Она смотрит на меня несколько секунд, прежде чем кивнуть.

— Эм… хорошо, — она возвращается на свое место на диване и кладет гитару на кофейный столик. — Хочешь что-нибудь выпить?

— Да, черт возьми, — говорю я, не задумываясь.

Она направляется к барной стойке и наполняет стакан моим любимым бурбоном, причем мне даже не приходится указывать на бутылку. Когда она протягивает мне стакан, чтобы я взял его, кончики наших пальцев соприкасаются друг с другом, отчего по моей коже проскакивает несколько искр.

Она отдергивает руку.

— Спасибо, — я делаю глоток своего напитка.

— Лучше? — она снова садится.

— Нет.

— По шкале от одного до десяти, насколько больно было это признавать?

— Не меньше восьми.

В ее глазах снова появился озорной блеск.

— Лучше, чем десять.

— Подожди немного. Я уверен, мы доберемся и до десятки, — мои губы дергаются, но я сдерживаю себя, прежде чем Элли добавит это к своему нелепому счетчику улыбок.

— Итак, какой совет тебе нужен от меня?

Я тяжело вздыхаю.

— Уверен, ты заметила, что мне трудно найти общий язык с Нико.

Ее веселье угасает вместе с огоньком в глазах.

— Верно.

Я думал, она скажет что-то большее, чем просто «верно».

Ты знал, что просить у нее совета — плохая идея.

Джулиан ошибался. Элли не знает, как помочь мне, когда у нее совсем другие отношения с Нико.

— Мне жаль это слышать, — она отворачивается на несколько секунд, прежде чем ее взгляд возвращается ко мне.

— Он говорил с тобой об этом?

— Частично.

— Но он что-то упоминал?

У нее уходит несколько секунд на ответ, что еще больше усиливает мою тревогу.

Может быть, все хуже, чем ты думал.

Прежде чем заговорить, она трижды наматывает шнурок от своей толстовки на указательный палец.

— Ты спрашивал его о том, что может быть не так?

— Да, но у меня не получается выстроить с ним диалог.

— Может, тебе стоит попробовать еще раз?

— Какой в этом смысл? Он всегда находит способ отвергнуть меня.

К ней приходит осознание.

— О, Рафа. Мне очень жаль.

От жалости в ее голосе у меня сводит живот, и я чувствую стыд.

— Забудь, что я что-то говорил.

Ее кожа бледнеет.

— Я бы хотела рассказать тебе больше. Правда, хотела бы.

— Он… что-то говорил тебе?

Ее лицо теряет часть своего цвета.

— Не совсем.

— Это не значит «нет».

— Нет, но и не «да». Мы нечасто говорим о тебе.

Каким-то образом ее попытка заставить меня почувствовать себя лучше срывается, только усиливая мое растущее разочарование.

— Ну ты мне прям помогла.

— Эй. Я понимаю, что ты злишься, но…

— Злюсь? Ты думаешь, это злость? — моя чувствительность вылетает в окно вместе с самосохранением. — Мой сын больше не хочет проводить со мной время. Когда бы я ни пытался — будь то совместное чтение книги, просмотр фильма или видеоигры, — он замыкается и отталкивает меня, и знаешь, кого он просит вместо меня?

Она не смотрит на меня.

— Меня?

— Да, — шиплю я. — И как, по-твоему, я должен себя при этом чувствовать? — я не пытаюсь скрыть свою ненависть. Я не знаю, кто меня больше злит — она или я, но ярость и беспомощность становятся всепоглощающими, когда я направляю их прямо на нее.

— Это заставляет меня ненавидеть тебя, — произносить эти слова как-то неправильно. Тетя учила меня не ненавидеть никого, включая родителей, но я не могу придумать другого способа описать жгучую боль в груди всякий раз, когда смотрю на Элли. Ревность, ярость и стыд, кажется, проявляются в виде странного приступа изжоги, который не может устранить ни одна бутылка Антацида3.

— Ты действительно так ко мне относишься? — ее монотонный тон действует мне на нервы.

— Да, — говорю я с чуть меньшей уверенностью.

Она так долго не отвечает, что я начинаю сомневаться, ответит ли она вообще.

— Не думаю, что ты такого обо мне мнения, потому что если бы это было так, ты бы меня уже уволил.

Я скрываю тот факт, что поражен ее честностью, стиснув челюсти и сузив глаза.

Последовала еще одна долгая пауза, прежде чем она заговорила снова.

— Невзирая на твою ошибочную злость на меня, мне важно помочь тебе в твоих отношениях с Нико.

— Зачем?

— Потому что в глубине души я знаю, что ты хороший человек, даже если изо всех сил пытаешься доказать обратное.

Я чувствую себя так, словно Элли положила меня на операционный стол и вскрыла, обнажив все сломанные части, которые я прятал. Правда в том, что я был хорошим, и это стало скорее слабостью и обузой, чем знаком чести. Есть причина, по которой хорошие люди всегда финишируют последними, и обычно она заключается в том, что все вырываются вперед, перешагивая через них.

Я опускаю взгляд, когда стыд прокладывает себе путь через меня, выжимая из моего тела каждую унцию уверенности.

Вздохнув, Элли встает, и я готовлюсь к ее уходу, как того и заслуживаю, но удивлен, когда она обходит кофейный столик и садится рядом со мной. Наши бедра соприкасаются, и по моей ноге пробегает жар.

Я никогда раньше не был так близок к ней. Я старался предотвратить любую возможность, которая могла бы привести к такой близости, и быстрый вдох напомнил мне, почему. Элли пахнет свежесобранной клубникой и любимой бомбочкой Нико для ванны, и этот запах одновременно дурманит мою голову и сердце, когда я делаю еще один глубокий вдох.

Я всегда испытывал к ней… интерес. Каждый раз, когда я отвозил Нико на уроки музыки в «Сломанный Аккорд», глаза Элли загорались в соответствии с ее яркой улыбкой, на время ошеломляя меня. Я уверен, что она считала мое молчание и общую задумчивость частью моего характера, и хотя она не ошибалась, частично в этом была виновата и она.

Какое бы влечение я к ней ни испытывал, со временем оно трансформировалось в нечто гораздо менее желанное, а мои отношения с сыном стали еще более напряженными.

Я ревновал.

Я хочу оттолкнуть ее, но тут она шокирует меня, прикладывая ладонь к моей спине и поглаживая ее кругами. Это движение скорее успокаивает, что меня беспокоит.

Сидеть рядом друг с другом — это одно, но прикасаться? Совершенно неуместно и непрофессионально, но я не могу найти в себе силы встать и отойти.

Вместо этого я сижу, неподвижно, как статуя, пока Элли пытается успокоить меня, человека, который не заслуживает и унции ее сочувствия или сострадания. В лучшем случае, я был маловежливым, а в худшем — ворчливым, неуверенным в себе засранцем, который вымещал на ней свою ревность.

Все эти прошлые инциденты уходят на второй план, пока она утешает меня, и мое тело, которое поначалу было слишком напряженным, постепенно расслабляется с каждым движением ее ладони по моей широкой спине.

Ты придешь в себя через секунду, обещаю я себе, отталкиваясь от ее прикосновений.

— У меня был опыт общения с плохими отцами, и ты не из их числа, сколько бы ты ни убеждал себя в обратном, — ее слова проникают сквозь мои стены и восстанавливают разрушенную часть меня.

Я молчу целую минуту, хотя хотел бы делать это дольше, как только говорю:

— Иногда я чувствую себя беспомощным.

— Я не могу даже представить, каково это — быть на твоем месте, — она сжимает мое плечо. С ее стороны это сугубо платоническое чувство, но у меня в груди замирает сердце.

Я поворачиваюсь к ней лицом и тут же жалею об этом, поскольку ее глаза накладывают на меня какие-то чары. Слабое освещение подчеркивает темные оттенки зеленого и карего в ее глазах, и я не могу оторваться от них.

Я никогда раньше не видел таких глаз, как у нее, и, возможно, это к лучшему, потому что от одного лишь украденного взгляда у меня мурашки по коже.

Я хочу свалить вину на алкоголь в моем организме, но это оправдание кажется дешевым. Проблема во мне, а не в нескольких бутылках пива или паре глотков бурбона.

Прежде чем я успеваю отреагировать, громкий стук с другой стороны дома отвлекает наше внимание. Она вдыхает, и мой желудок подпрыгивает, когда тишину пронзает резкий крик.

— ¡Papi! (Папа!).

— Николас! — в панике я ударяюсь о кофейный столик и спотыкаюсь. — Я иду!

С сердцем в пятках и Элли позади меня я бросаюсь бежать. Комната Нико кажется слишком далекой, когда я мчусь на звук его криков.

Я распахиваю дверь в его спальню, не обращая внимания на то, что ручка навсегда впечаталась в гипсокартон, и бросаюсь внутрь. Мои трясущиеся ноги грозят подкоситься при виде Нико, свернувшегося в клубок на полу. Кровь засохла на его рассеченном подбородке и пропитала пижаму с изображением динозавра, а слезы заливают пухлые щечки.

Судя по окровавленной подножке и ковру, лежащему под странным углом, я предполагаю, что Нико, должно быть, споткнулся и врезался подбородком в деревянную стойку, прежде чем упасть на пол.

— О боже! — голос Элли выводит меня из ступора.

Я падаю на колени перед Нико. Я не успеваю предупредить его, чтобы он оставался на месте, как он с криком бросается в мои объятия. Все мое сердце разрывается от этого звука, и мне приходится оттаскивать его от себя, чтобы получше рассмотреть рану.

— Больше нигде не болит?

— Нет, — голос Нико хриплый от слез.

Элли опускается на пол рядом с ним и надевает ему на голову очки. Трясущимися руками я проверяю, нет ли у него других повреждений, и все это время он плачет от боли. Каждая слезинка на его лице ощущается как пуля, выпущенная мне в грудь.

На секунду меня ошеломляет кровь, сочащаяся из его раны, и мой желудок переворачивается.

Это что, кость…

Элли впивается ногтями в мою руку, вырывая меня из круговорота мыслей.

— Мы должны отвезти его в больницу.

Нико плачет в возражении.

Я задыхаюсь из-за кома в горле.

— Я… Он…

— Сначала нам нужно найти что-нибудь, что поможет остановить кровотечение. Я пойду поищу, а ты побудь с ним, хорошо?

Нико переползает обратно ко мне на колени и обхватывает мою шею руками, отвечая на ее вопрос за меня. Элли ищет все необходимое в ванной, а я поправляю Нико в своих объятиях, чтобы можно было нести его, не задевая при этом рану на подбородке.

Нико смотрит на меня заплаканными глазами.

— Мне очень жаль. Очень, очень жаль.

— Тебе не за что извиняться, — хотя выражение его лица и его постоянная настойчивость в извинениях заставляют меня сомневаться в том, что это правда.

Глава 6

Элли